Поясни-ка
мне, Николаич, для чего художники натруморды рисуют? Вот и я тоже так полагаю -
для душевного настроения и приятности мыслей. Тогда скажи - зачем в сельсовете,
али как его теперь называют - минстрации, натруморд с медведями висит? Ране,
вроде, мне это ни к чему было, а теперь ежели захожу туда, враз во мне
волнительное беспокойство происходит.
Да ты не лыбься, послушай, что со
мной намедни приключилось. В аккурат после Ильина дня. Неделю сеногной был, а
тут под воскресенье разведрило. Ну, полагаю, наперло сырого груздя... Мне бы
по-суседски наперво за Епифаном Ликандрычем зайти, так нет, все наша
несознательность... Один себе подался спозаранку в лес. Опосля, мол, похвалюсь
Епифану груздями, пусть-ка его Мотя позавидует. А кабы шли вместе, можа, того и
не приключилось. Верно говорят: знал бы, где упасть, - соломки бы постелил.
Да, по правде сказать, соломка бы там
не сгодилась. Потому как я медведя увидал, у меня не книзу, а вверх устремление
произошло. Когда помоложе был да шишковал, бывалоча, на кедры запросто лазил, а
теперь стесняюсь. А тут как кот от кобеля по стволине шустряком рысканул.
Отсижусь, мол, пока эта животная уйдет, на што я ей, когда кругом растительного
блюда в достатке?
Да нешто медвежью характерность
угадашь? Подошел он, в сердце его зарази, к лесине, на какой я затаился, на
дыбки поднялся да ка-ак рявкнет. От евоного голоса я моментом выше подался;
лезу, а сам чую, ровно кто-то сопит надо мной, гляжу - впрямь вверху темные
портки мелькают. Однако, мол, деревенские ребятишки от медведя хоронятся,
весельше стало, что товаришши у меня объявились.
- Ребятки, - кричу, - я с вами!
Только они от мово зову пуще того
припустили. Стукнуло тут в голову, каки это робята и что та внизу - ихняя матка.
По первости я того не приметил — разве при эдакой встрече может интерес к полу
произойти? Вовсе тошно стало, потому как женский пол - во всяком обличье
опасней...
А медвежица уже снизу до меня
добирается, полагат, что я ее деток изнахратить хочу, век бы их не видать... И
опять, вражина, как взревет! Тут я, сам понимашь, сделался сверхмерно нервенный
и тоже чувствительно заревел. Два медвежонка от мово реву на ветки перебрались,
а я, брюхо к шершавой коре прижамши, еще малость повыше переполз. Дале
невозможно, старший медвежонок, пестун ихний, надо мной озверительно клыки
оскалил. Дотянулся до него, чтобы на суединение семьи отправить, а он, срамец,
возьми да и фыркни... Понос стула от испугу в ем приключился...
Сверху такое неудовольствие, снизу
медвежица пятку имает. Чую, от эдакого переживания у меня тоже в животе вот-вот
безответственное расстройство получится. Тут я опять не свой голос подал, мимо
поганца прополз, ножонки выше радикулита задрал, дале некуда - леплюсь аж на
самой верхотуре.
Ну, да слава те, Господи, вижу — у
медвежицы ко мне интереса уже нет, поняла, что я касательства к ее деткам не
желаю - слезла взад пятки и робят своих созвала. Мне сверху ниче не видать, а
спускаться боязно — може, они, постылые, рядом где хоронятся. Уж не знаю, сколь
я в таком существовании пробыл, покуда не услыхал, как кто-то внизу талдычит. А
это Епифан со своей Матреной идут. Пестерь мой увидали и промеж себя рассуждают:
куды ж, мол, Антип задевался? Вроде, это его лукошко.
- Тута я, Епишенька, - блажу, -
тута...
А сам не могу руки разжать, ровно
прирос к кедре.
- Че тебя на эдаку верхотуру занесло?
- любопытствует Епифан.
- Шишки вздумал поглядеть, -
сумнительно говорю. - Да вот сижу, маракую - рано, однако, шишковать.
- Какой орех в эту пору? Ты слазь,
погляди-ка, сколь мы с Мотей груздей насобирали.
Ну, как предстал я внизу перед ними в
своем натуральном виде, Матрена только руками всплеснула.
- С медведями, язви их, нечаянная
встреча произошла, — поясняю, а сам конфузно заголенный пуп прикрываю, потому
как от рубахи подол на кедре оставил и брючишки возле вошкура изодрал. Морда моя
тоже, можно понять, не в своем лице...
- Видать, что была встреча, - дивится
Епифан. - Только как же это ты сумел сам себе на голову нас…ть?
Тут рядом че-то как хрустнет, и
вдарились мы бечь. Я наперед всех рысью, потому как отдохнувший на лесине,
позади всех Матрена трясется, баба она дородная и жадная - грибы жалко бросить.
Так вот я тебе, Николаич, и говорю -
не нужны народу натруморды с медведями. Пущай председатель минстрации их себе в
кабинет для екологии на стену повесит.
А слышь, Апросинья сказыват, будто от
меня до сих пор медведем воняет. Поди-ко и верно: как на улицу выйду -
Милонихина психическая собачонка до хриплости в глотке брешет...
Вадим МАКШЕЕВ.
Этот рассказ
любезно предоставлен нам газетой «Приволжский охотник и рыболов». Чтобы читать
больше подобных статей, в любом отделении Почты России можно оформить подписку
на эту газету. |