Мы
в зрелом возрасте. Основная, самая активная часть жизни уже позади и начинаешь
задумываться о своих истоках, о своей малой родине, о своей жизни.
Я
родился в деревне Зайчики, что на юге района, на границе с Марий Эл. Некогда
большая, многолюдная, в 30 с лишним дворов деревня угасает. В ней осталось
несколько пустых и всего один жилой дом, в котором живет вернувшийся на родину
мой сосед Иван Петрович Смышляев. Стоит еще и мой родной дом, который сейчас
использует пасечник Алексей Смышляев в качестве пчельника. И это греет душу.
Дом, который построили родители в далеком 1948 году, все еще приносит пользу,
пусть в таком необычном качестве. Иван Петрович, без сомнения, смелый человек.
Один на всю деревню, из которой трудно дозваться помощи, вызвать врача, сходить
в магазин за продуктами.
С печи на полати
Я был дома год назад. В нем все
по-прежнему: то же крыльцо, те же двери в сени и чуланы, та же печь посреди
дома, та же самая лестница на печь и полати.
Печка сейчас не кажется большой. А мы
в нашем далеком детстве умещались на ней втроем с братом и сестрой (двое старших
уже жили в городе), озябшие в зимнюю стужу могли согреться на теплых кирпичах и
поспать, если усталость после уличных забегов морила в сон. Сбоку в печке были
устроены печурки – углубления, в которые мы совали свои мокрые от снега варежки.
На полатях спали все вместе. Жесткий матрац, подушка, стеганое одеяло. Вечером
жарко от натопленной «буржуйки», утром - прохлада выстывшего дома.
С полатей, как в театре с балкона, мы
смотрели на застолья, если таковые случались, и слушали серьезные разговоры
взрослых, в которые нам вмешиваться было нельзя. На полацах, узких полатях,
вплоть до декабря лежали красные помидоры, которые мы, чаще всего с сахаром,
потихоньку подъедали. Рядом с полацами – узкая, взрослым кажется, полка, по
которой я маленький легко проползал до нужного места и находил на ней конфеты,
спички или другие интересные вещи.
В потолке на кухне – кольцо, оно и
сейчас осталось, и я попрошу Алексея выдернуть его в память о моем детстве. В
это кольцо втыкался шест, на шест крепилась лубяная люлька, или зыбка, как ее
называли, и в ней мы, пятеро детей, были «выкачаны» до того момента, пока не
пошли ногами.
Встав на коленки, ползая, мы изучали
свой дом под кроватью, под шестком, под лавками, под столом. Встав крепко на
ноги, шарили в чуланах, под крыльцом, куда легко проникали, залезали в
деревянные обшивы фундаментов, лазили по бане и под сараем. Мы осваивали
сеновалы, находя под громкий крик куриц теплые яйца в гнездах, мы встречали
корову с пастбища вместе с матерью и пили парное молоко, которое она всегда
наливала после каждой дойки.
Мы с детства слышали хрюканье
поросенка, блеянье овец, мычание коровы. Это были привычные родные звуки,
которые впитывал наш чуткий слух, а цепкая память навсегда записывала их в
потаенные уголки души.
Постижение деревни
Мы
изучали деревню, постепенно удаляясь от своего дома. Мы знали в разрешенной
округе все. В игре мы постигали мир, бегали на конюшню, на речку, в колхозный
сад, в то время еще плодоносивший, забирались в укромные места и сооружали там
укрытия, рыли окопы в снегу, делали пещеры, которые не раз и не два
обваливались, засыпая нас с головой холодом. Когда из-за низкой температуры нам
не разрешали идти в школу, мы гоняли на санках и лыжах с горы, и мороз нам был
нипочем.
Под горой через дорогу от нашего дома
был и есть ключ с самой чистой, холодной, живительной водой. Тяжеленный
трехлитровый бидон, я маленький, надрываясь, тащил в гору. Потом размер бидона
увеличился, а потом он стал обычным десятилитровым ведром, и воды, перетасканной
с ключа домой, не счесть.
Каждая весна была необычной,
долгожданной, радостной. На улице от горячеющего солнца с каждым днем
становилось все теплее, и мы бегали по буграм, жгли прошлогоднюю траву, а ребята
возрастом постарше делали плоты из бревен и плавали на них по залитым паводком
лугам. Мы не боялись, мы учились, несмотря на опасность выкупаться в ледяной
воде и даже утонуть, преодолевать вновь возникающие перед нами реальные
проблемы. Мы закалялись, росли и становились самостоятельными, способными
отвечать за свои поступки, рассчитывать свои силы. Сколько радости доставляло
плавание на этих самодельных плотах между деревьев и льдин, какими смелыми мы
выглядели перед теми, кто боялся это сделать.
Обязательно в каждой деревне были
большие качели, и подросшая молодежь собиралась около них вечером, и было весело
от общения и волнений молодости.
Мы знакомились с жителями деревни,
которые проходили мимо наших домов, мы должны были первыми здороваться с
взрослыми, и мать всегда узнавала и журила нас, если мы этого не делали. Нас
учили не подавать руку первыми, пока старший по возрасту не протянет свою. Мы
учились крепким русским выражениям, вслушиваясь в разговоры старших, и навсегда
запоминали этот специфический сленг.
Мы лазили по деревьям, мастерили
самодельные автоматы, играли в войну, воровали огурцы и подсолнухи у тетки Вассы
на краю деревни (чужие вкуснее!), поздним вечером цепляли кнопкой на окно нитку
с гаечкой и стучали тихонько по стеклу, раздражая хозяев домов. Мы ходили ночью
в пожарный караул по деревне и слушали рассказы и байки взрослых.
До середины 60-х в деревне была своя
электростанция. Заводь около нее - место для купания всей деревенской ребятни, а
ребята постарше купались в «бучиле», это уже после плотины, куда можно было
прыгнуть с мостков. Когда станциии не стало, мы купались все лето на реке Лаж и
Немда, где днем была теплая вода в мелководной первой реке, а вечером наоборот
прогревалась Немда. Туда же пригоняли купать лошадей с сенокоса.
Напротив нашего дома была конюшня. В
конюшне стояли колхозные лошади, в том числе жеребец по кличке Привал, на
котором мой отец, бригадир комплексной бригады, ездил на работу. Мы приходили в
конюшню, и в ней в любое время года было тепло, пахло лошадьми и сеном. Я иногда
приносил с собой кусочек сахара, и Привал осторожно своими большими теплыми
губами брал его с моей маленькой ладошки и с удовольствием съедал. Иногда в
колоде замачивали горох для лошадей, и мы ели его, набухший и мягкий.
На площадке перед конюшней выезжали
лошадей, приучали их к узде, к хомуту и телеге. Мать работала в этой конюшне,
поила и кормила лошадей и жеребят. Пока она носила бесконечные ведра с водой с
колодца, давала лошадям сено, я сидел в теплой «избенке», в которой происходила
разнарядка на работы утром каждого дня.
Видя, как бригадир Александр
Дмитриевич, сидя на печке, сворачивает самокрутку, а спички, махорка и газета,
свернутая специальным образом, всегда лежали на задвижке трубы, я забирался
вечером на эту печь в ожидании, пока мать закончит работу, сворачивал, как мог,
самокрутку и дымил не взатяжку. На улице было темно, мать ходила мимо окон, и ее
не было видно, зато видно было меня при свете тусклой лампочки, и я не мог
понять, каким образом она всегда узнавала, когда я, как взрослый, свесив ноги с
печи, захлебываясь дымом, тайком курил махорку.
Бывший колхозный председатель
Кузнецов Ефим Васильевич, раненный на войне, любивший и лелеявший лошадей,
иногда брал нас на луга под деревню покататься на «качалке», и мы с радостью и
восторгом катались с ним по кругу.
На этих же лугах летом перед уборкой
урожая были народные гулянья, лучшие в округе. Играла музыка, которую
организовывал наш киномеханик Иван Сергеевич Кузнецов, приезжало много народа из
окрестных деревень.
Кино было праздником. Иван Сергеевич
давал нам афиши, и мы на велосипедах везли их в свои или соседние деревни за
бесплатное посещение сеанса днем и поблажку вечером, если на фильм до 16 лет не
допускали. Люди с огромным желанием шли на новые картины в Гаврюшатский клуб.
Помню, на «Свадьбу в Малиновке» женщин везли на машине, собрав их по всей
деревне после вечерней дойки.
Первая зарплата
Летняя уборочная и заготовительная
страда рано начинала касаться нас. Заготовка сена для совхоза, а потом косьба
«на себя» всегда шла с участием нашего детского труда. Девочки с граблями
помогали матерям. Мы, пацаны, только научившись управлять лошадью, возили копны
сена на волокушах по нескольку сезонов. Парни постарше помогали метать стога. Мы
участвовали во всех делах взрослых, помогая им во всем. И никто не задумывался,
зачем это нужно. Это было жизненной необходимостью: без заготовленных летом дров
не обогреться зимой, без сена погибнет скотина, без мяса и картошки будет худо
самим прожить до следующего лета.
Я помню свою первую официально
начисленную зарплату в 9 лет - 11 рублей 16 копеек. Я помню, что мать получила
ее за меня, и я не мог долго понять, за что она лишила меня этой радости,
получить заработанные своим детским трудом деньги. Годы спустя, я устроил свою
младшую четырнадцатилетнюю дочь к знакомым на работу в рекламную фирму без
оплаты на 4 часа в день, и первую получку я заплатил ей сам, но выдали ей ее
честно заработанные деньги, как положено, в кассе. Она их помнит.
Впоследствии нас, подросших, ставили
на грузовые машины разравнивать вилами зеленую массу в кузове, чтобы машины от
силосных комбайнов не уходили полупустыми. Шоферы Иван Скулкин, Василий
Хорошавцев иногда на ровной дороге доверяли нам баранку, и мы, гордые, осторожно
вели «газики» и «зилки» до силосных траншей.
А потом нас, 14-15-летних, брали в
«штурвальные» - помощники комбайнеров, и мы на уборке зерновых работали наравне
с взрослыми, с утра и до поздней ночи, выматываясь до полного изнеможения. Я без
всякого удовольствия вспоминаю свой первый сезон после 8 класса и своего
именитого наставника, и помню свою работу (два уборочных сезона после 9 класса и
второго курса института) с Сергеем Ивановичем Печенкиным, классным комбайнером и
человеком, и благодарен ему до сих пор за его доброе отношение, за помощь и
взаимовыручку. Мы постигали жизнь, видя, как общаются взрослые, как работают
вместе, как обсуждают работу, и тех, кто эту самую работу не очень любил.
Память о войне
День Победы для нас был не просто
праздником. Отец, сержант Алексей Сергеевич Кузнецов, встретивший войну на
рассвете 22 июня 1941 года, прошедший с боями от Москвы до Кенигсберга, пришел с
войны с наградами, которые мы с младшим братом просили поносить, но нам уже не
давали, потому, что старший брат потерял самую первую и заслуженную отцовскую
медаль «За отвагу». Я помню его трофейную бритву, которую он правил на ремне,
всегда висевшем у зеркала, и след от этой бритвы у меня на щеке навсегда.
Подражая своему отцу, я «побрился», прорезав щеку практически насквозь, ручьем
крови страшно напугав мать.
Он никогда не рассказывал про свою
фронтовую молодость, а мы не расспрашивали, потому что еще не умели слушать и не
понимали, что расспрашивать когда-то будет поздно и некого. Осознание своей
родословной пришло сейчас, потому что, если мы ничего не расскажем своим детям о
себе при жизни, им расспрашивать тоже будет некого. Детям пока неинтересно, как
и где учились их родители, как учились и жили после школы, где и как работали и
служили, и как мы попадали на наши безвестные войны в Эфиопии, Анголе,
Афганистане и Чечне.
Мой дядя Александр Дмитриевич Видягин
пришел с войны на протезе. Из моей родной деревни на фронтах, как я сейчас
выяснил, погибло около 30 человек. Погибли мои родственники Сергей Дмитриевич
Видягин, Степан Алексеевич Кузнецов и мой дядя Иван Яковлевич Марьин, в нашей
деревне не проживавший. Вечная им память…
Я пытался выделить День Победы еще в
детстве, вывешивая на угол дома красный флаг. Мне казалось, что это безумно
красиво и замечательно, торжественно и приятно проходящим жителям моей деревни.
И я не пойму, даже сейчас, почему меня всякий раз заставляли это стяг снять.
Учительница первая моя
Я помню, как пошел в Гаврюшатскую
начальную школу. Изумительное здание в одинаковой удаленности от всей
близлежащих деревень, оно и сейчас помнится мне как самое лучшее из моего
детства. Периметр школьного двора был обрамлен березовыми аллеями, по которым мы
бегали на уроках физкультуры и на переменах.
Учительница первая моя Таисия
Афанасьевна Игнатова научила нас писать и считать, рисовать, лепить из
пластилина фигурки, петь и ходить строем под хриплые звуки горна и треск
барабана. Потолки наших классов казались нам высоченными, мы на переменах
пускали бумажные самолеты, которые долго парили в воздухе.
Замерзшие чернильницы на окне,
которые отогревали дежурные около печки, каменный пластилин, удобные деревянные
парты с ложбинками для перьевых ручек и отверстиями для чернильниц. А под Новый
год в нашем классе ставили настоящую елку, украшенную бумажными гирляндами,
игрушками из стекла и папье-маше, выдавали подарки. Это незабываемо.
Классы по численности были небольшие,
восемь-десять человек. Наша учительница в одном помещении одновременно вела два
класса – первый и третий, а во втором Анна Григорьевна Печенкина вела второй и
четвертый. Мы первоклашки, а потом и второклашки с интересом слушали, что
рассказывают старшеклассникам, забывая выполнить свое задание.
В школе нас кормили во время учебы.
Из продуктов, которые по очереди приносили наши родители, нам варили вкуснейшие
супы и давали чай или компот. И это незабываемое ощущение заботы наших родителей
и учителей осталось на всю жизнь.
Я, к своему счастью, не запомнил
бедность наших деревень, бытовую неустроенность, отсутствие удобств, весеннюю
распутицу, непроезжую грязь. Я не мог в то время знать лучшей жизни и сравнивать
с чем-то. Мы принимали ее такой, какой она была. И я рад, что в памяти родная
моя деревня Зайчики осталась самым светлым воспоминанием начала моей жизни.
Позади беззаботное детство, юность и
часть зрелой жизни с ее массой забот и проблем. Позади учеба в школе, институте,
служба в степях Монголии и зной Афгана, служба и работа на благо страны и семьи.
Дети на полголовы выше ростом, надеюсь, и умом, устраивают свою жизнь, делают
свои ошибки без учета наших - так понятнее.
Снова вместе 12 июня в нашей деревне собиралось
много ее уроженцев, бывших жителей, сохранивших в своих сердцах память о ней...
Но это уже совсем другая история.
И продолжение ее, я надеюсь, еще
прочтут читатели районной газеты.
Родившийся
в деревне Зайчики
Сергей КУЗНЕЦОВ. |
