Раздумываю долго, мучительно: с чего начать свое повествование о малой Родине, вятской деревеньке с грустным названием Полом. В названии слышится все: и деревянная, и дальняя, и разрушенная. И не просто разрушенная - она исчезла совсем. Вместо крестьянских подворий остались лишь тополя и осины, черемухи и рябины, буйные заросли сирени, бугры и ямы от колодцев, погребов, подполий.

Меняются времена года. Преданная людьми земля продолжает жить своей сиротливой жизнью: засыпает на зиму, укрывшись глубоким снегом. Лес, как и прежде, по ночам оглашает криком филин. Луна красит снег в голубоватые оттенки. По весне темнеет лес, плачет кукушка и стучит дятел. Летят высоко в небе стаи гусей, ровные цепочки журавлей, оглашая криком своим обезлюдевшее место. Совсем низко от земли несутся стайки скворцов, парами отрываются на деревья в надежде найти место для гнездовья. В тревоге мечутся по деревьям в поисках скворешен: пропоют, просвистят песни, что разучили на чужбине и летят туда, откуда веет запахом человеческого жилья.

Тает на полях последний снег, звонкоголосые ручьи поют прощальные песни, шумит речка, наполняясь талой водой из леса и оврагов. Живительный сок земли будит сонные почки, разворачивает зелень листьев, бутоны цветов. И осиротевшая природа наполняется звуками, эхом, рождаемым ветром о некогда бурной жизни деревушки. То затихающее, то накатывающее эхо былого, щемящего душу и сердце шума, говора односельчан, крика и плача детей, пения утренних петухов и хлопанья кнута пастуха, гонящего стадо. Пиликания гармошки в вечерней тишине, скликающей на круг парней и девчат.

А ведь было сорок деревянных рубленных из бревен домишек в три окна на юг. Впрочем, не совсем так: был один дом из красного кирпича, в котором по деревенским слухам жил знахарь Степан, дом в четыре окна старовера, и по два окна - деревенских вдов.

Окна домов ориентированы строго на юг, весело взирают на речные заросли, лес, поле. Ряд банек в конце огородов, повторяющих шеренгу домов. От бань, чуть заметные в густой траве, тропинки к ручью. На берегу ручья у каждой хозяйки свое место: две жердочки, перекинутые через омуточек с одной, двумя досочками поперек. Удобно брать воду, полоскать белье, в жаркое время освежиться. Омуточек кишит огольцами, верхоплавкой, жучками, водяными блохами, личинками стрекоз. Всегда щедр: выдаст ведро воды, всколыхнет до самого дна, взбудоражит, потом засеребрится поверхность и вновь готов дать очередную порцию.

Нехитро подворье поломского мужика: дом в шестнадцать-семнадцать венцов, покрытый тесовыми досками в полтора или два слоя, остальные постройки - соломой: сени, клеть, хлевы, навес, колодец, погреб, ворота с двумя створами и рядом с ними калитка, где нехитрая защелка поднимается веревочкой. Амбары на противоположной стороне улицы. В случае пожара семья переселялась в баню, а амбар хранил все, что успели вынести и сохранить от страшной стихии.

Безжалостное время не спеша отсчитывало годы и десятилетия. В дремучем лесу охотничью землянку моего пращура, сооруженную в сороковых годах девятнадцатого века, заменила курная изба. Трое его сыновей, женившись по очереди, построили добротные дома по северной стороне ручья. К их домам справа и слева пристраивались их взрослые дети и пришлые, гонимые судьбою люди с берега реки Вятки.

Жители деревеньки по христиански, соблюдали церковные обычаи: крестились, венчались, старились и умирали - о чем добросовестно заносили в церковные книги приходские дъячки. Отправляли рекрутов служить царю и отечеству, встречали героев Японской и гражданской войн. Восторженно встретили сельчане Великую Октябрьскую социалистическую революцию: освободила половину деревенских жителей от пут кулака. Поделили землю, огородились межами. Появилась несложная техника: коннные молотилки, веялки, сеялки, жатки, сенокосилки, применение которых привело к появлению товарищества по совместной обработке земли. Народ потянулся к грамоте - был образован ликбез.

Все пережила деревушка: Т03ы, колхозы, ликбезы. Выстояла в военное лихолетье 41-45 годов фашистского нашествия. Укрупнение колхозов нанесло первый удар. Последующие укрупнения и разукрупнения вконец добили и занесли Полом в список неперспективных. К концу шестидесятых испустила дух моя деревенька. Короток оказался ее век - сто двадцать с набольшим земных лет.

...По ровному полотну асфальтовой автострады, что безрадостно резанула по некогда жившей деревне, проносится автотранспорт. Бывает, (большей частью в летнюю пору), задержит свой бег автобус, выйдет из него одинокий пассажир, побродит вдоль бугров, ям и деревьев. Присядет, где по приметам было его гнездовье, наплачется вволю и уедет все тем же автобусом обратным рейсом в сторону Уржума или Лебяжья. К своему новому гнездовью -пристанищу мятежной души. Для его детей, родившихся на чужбине, нет Полома, моей деревянной деревеньки. Полома, доживающего нынче лишь в памяти людской.

Пройдет и это через десятилетие, два - со мной и моим отживающим поколением.

Дмитрий ПАТРУШЕВ,

член союза журналистов России.